Женя медленно шла по дорожке от учебного корпуса сжимая папку с чертежами так сильно, что побелели пальцы. Грудь сдавило словно стальным обручем, а в горле стоит ком, не позволяя даже сглотнуть. Вдруг, словно что-то лопается внутри, подобно натянутой струне, и Соболева срывается на бег. Вихрем взлетает по лестнице на третий этаж и останавливается только у дверей с табличкой "13". Дрожащими пальцами она долго не может попасть в замочную скважину, несколько раз роняет ключи.

Дыши. Выдыхай, чёрт побери.

После марш-броска по лестнице к давлению в груди прибавился огонь в лёгких, дышать тяжело. Наконец упрямая деверь открывается, пропуская хозяйку внутрь и оглушительно хлопает.
Соболева роняет папку прямо на пол у двери и разувается на ходу, игнорируя подставку для обуви. В ушах шумит, а пальцы тянет от перенапряжения.
Соболева нетвердым шагом доходит до рабочего стола и дергает верхний ящик. От ненужного усилия он выпадает с громким треском - по полу разлетаются листы и раскатываются карандаши и фломастеры.

Дышать. Вдох. Выдох. Подчиняйся.

Женя кусает губы и присаживается, как попало заталкивая рассыпанные принадлежности в ящик, она сгребает в кулак несколько карандашей. В комнате почти темно, только гирлянды рассеивают осенний сумрак, но вместо того что бы включить свет, Соболева подходит к мольберту. Подтягивает к нему высокий стул, царапая ножками паркет, касается первого листа зелёным карандашом и проводит несколько рваных линий.

Плечо. Локоть. Край рукава.

Карандаш со стуком падает на пол, художница отрывает лист, комкает его и роняет, словно теряя интерес к неудачной попытке.

Так продолжается несколько раз.

Она не слышит как открывается дверь в комнату, она старается делать вдохи и выдохи, кончик охристого карандаша скользит по написанным кистям его рук.

Запястье. Тыльная сторона ладони. Пальцы.

В груди всё так же больно, а ком в горле превращает дыхание в булькающие всхлипы, но глаза сухие. Только тишина давит на уши, оглушает, не позволяет отвлечься от воспоминаний и от жалящего чувства ,которое мозг не может объяснить.

Линия. Росчерк. Линия. Штриховка.

Она словно бы снова и снова видела как двигаются пальцы, постукивая по столу. Хриплый вдох сквозь тяжесть в груди и шум в ушах.
Она слышит своё имя, но чужим голосом. Видит как шевелятся губы, эскиз которых уже где-то на полу среди остальных смятых бумаг. Ничего не получается, словно она разучилась передавать на рисунке то, что видела своими глазами.

Прикосновение к плечу неожиданно выдёргивает Соболеву из оцепенения, заставляет испуганно вздрогнуть. Она поворачивает голову и смотрит на встревоженную соседку совершенно сухими глазами. И, наконец делает глубокий рваный вдох. Похожий на тот, который делают утопающие, когда их достают на берег из воды.
Во рту пересохло, но тугой ком в горле словно бы чуть отступил. Соболева несколько раз моргает, убеждаясь, что Кристина ей не мерещится.

- Привет, - глухо выдавливает художница и отводит глаза, замечая беспорядок который натворила в общей комнате, - прости, я сейчас всё уберу.

Пальцы срывают с мольберта эскиз рук и сминают его безжалостно, как ненужную обертку от конфеты. Соболева сползает со стула и принимается собирать разбросанные бумажки и карандаши. На вопрос что же случилось она не знает ответа.
Действительно что?
Просто в какой-то момент находится в аудитории стало настолько тяжело, что было ощущение удушья. От его взгляда становилось только хуже. Тело бросало то в жар, то в холод. Едва прозвучало разрешение покинуть класс - она в числе первых вылетела прочь.

Сообразив, что молчание затянулось, Женя затолкала в урну бумажки и, вернув кроссовки на полку для обуви, подняла взгляд на соседку. Они жили вместе с самого начала обучения в Аксиоме и за прошедший год стали довольно хорошими подругами. Селезнёва никогда не лезла не в своё дело, а Соболева с благодарностью и уважением соблюдала и её личные границы. Делать вместе домашку или залипнуть в какой-то фильм соседкам вроде бы одинаково нравилось.

- Я.., - что сказать она не понимала, но молчать получалось ещё хуже, - мне просто стало как-то нехорошо.

Стало? Нехорошо? Лгунья! У тебя внутри всё переворачивается от боли.

Но Соболева растягивает губы в полуулыбке и включает светодиодные ленты, что бы развеять удушающий осенний сумрак в комнате. Кажется стало чуть легче дышать. От хаоса устроенного ей в комнате остался только вынутый ящик рабочего стола на полу.

- Займёмся домашкой сейчас или, - она кашлянула, пытаясь вернуть голосу твердость и снова улыбнулась, - ты уже спихнула её на Славика?

Имя.
Его имя разрезает комнату, словно раскат грома во время летней грозы.
Женя вздрагивает.

Что такого в Гроссмане, что заставляет сердце заходится в груди, как после многокилометровой пробежки? Соболева не знает ответа на этот вопрос, а даже если и знала бы - не призналась бы никогда.
Дрожь пробегает по телу простудным ознобом, заставляя поёжится. Наверно Костя смог бы объяснить, у него на всё были толковые объяснения.
Что это? Страх?
Но вот только Гроссман совсем не казался Жене страшным. Даже когда повышал голос на особенно разбушевавшихся школьников. Скорее напротив - он внушал бы чувство безопасности. Но что-то работало не так. Что-то мешало Соболевой правильно расшифровать свои эмоции и реакции собственного тела на присутствие рядом этого молодого мужчины.

"..неприятные ассоциации и всё такое.."
"..а что ты нарисовать пыталась?.."

Кристина, скорее всего сама того не понимая, била своими словами прицельно в самые больные точки. Соболева, прослушавшая половину вопросов соседки, невпопад улыбнулась и развернулась к шкафу. Занять чем-то руки. Переодеться - отличная мысль. Во что-то потеплее, что бы перестало наконец бросать в дрожь.
Женя нервно покопалась в своих скудных пожитках и влезла в утеплённый спортивный костюм, накинув сверху Костино пончо.
Запах брата подарил желанное успокоение. Соболева уткнулась носом в шерсть и глубоко вдохнула аромат табака, сладковатый запах масел травки и духов.
Вот так.
Дыши.

- Тина, - тихонько начала художница, по-прежнему не отрывая полы пончо от лица, - я не понимаю, что со мной происходит. Давай просто...
Она подняла глаза на соседку, наверняка обескураженную странным поведением подруги, и неопределённо дёрнула плечами.
- Просто... - опять ком в горле мешал говорить, но Соболева твердо намерена разобраться, - я не знаю, мне так паршиво, но я не понимаю почему. Не понимаю.

Женя покачала головой и уселась на ковёр, прислонившись спиной к шкафу, словно у неё не хватило сил стоять на ногах.

Стоило Кристине скрыться за дверью, как на Женю навалилась тревога с ещё большей силой и тяжестью. Она уткнулась лицом в колени и сдавлено завыла как раненый зверь.
Так паршиво ей никогда не было, даже когда Костик уезжал в Питер на учёбу. А в тот момент ей казалось, что жизнь даже краски потеряла. Старший брат всегда был для Жени опорой и отдушиной, понимающим и поддерживающим. Конечно был еще и Матвей, но всё же самые крепкие и теплые отношения сложились именно с Костей.

Дышать.

Вой превратился в скулёж и наконец стих за глубоким дыханием. Соболева подняла голову и оглядела комнату. Корзина для бумаг была полной, а сверху торчал смятый обрывок с эскизом. Она знала что на нём, но все равно ползком добралась до корзины, выхватила бумажный комок и вернулась к шкафу. Ледяные пальцы осторожно разгладили на коленях скомканный ими же набросок.

"Спасибо, Соболева, - он протягивает руку за папкой, его губы намечают улыбку."

Вот она. Безупречная линия челюсти, чуть растянутые губы и ямочка на щеке. Ровными росчерками серого карандаша тени переданы так натурально, что кажется - губы сейчас шевельнутся. Женя с нежностью проводит кончиком пальца по его подбородку и вдруг отдёргивает руку от бумаги.
Оглядывается нервно по сторонам. Она физически чувствует, что на неё кто-то смотрит. Кто-то видит, что она дотронулась до Гроссмана.

Нет. Нет-нет-нет-нетнетенетнет...

Внутри снова обжигает огнем, Соболева отбрасывает лист и обхватывает колени прижимая их к груди. Короткие выдохи, рваные вдохи. Если бы она знала что такое паническая атака - справится было бы легче. Но пока, всё что она может - дышать, стараясь попадать в счёт.
Вдох. Выдох.

Дверь хлопает и перед расфокусированными глазами снова появляется соседка. Пахнет чаем, кажется даже с мятой. Соболева с трудом расцепляет сомкнутые в замок пальцы и тянется за кружкой.

Ароматный пар расслабляет, горячий фарфор приятно согревает ледяные руки и Женя с благодарностью смотрит на Селезнёву.
- Спасибо, Тина, - искренне благодарит она, - так и правда будет легче.
Она не торопится сделать глоток, только слегка касается губами горячего края кружки, обдумывая как объясниться.
Женя не сомневается, что подруга заслуживает доверия, но всё же... Стыд и тревога берут верх, заставляя спросить резче, чем хотелось бы:

- Поклянёшься, что это останется между нами, - она смотрит девочке прямо в глаза, - самым строгим секретом, Тина?