Михайлова заебалась. Вечные тетради, вечные ошибки, череда преподавательской рутины была не лучше, извините меня, горького табака. Кто-то любит, но мы все знаем, что это отвратительно, будто на язык... Нет, настоящие преподаватели так не выражаются. Даже в курилке. Даже с Наташей, то бишь с Натальей Николаевной. Сдружившись с этой прекрасной особой, Мария начала замечать, что некоторые дети особенно трепетно относятся к тому, когда и как она с социальным педагогом зацепится языкам и в каком смысле это будет. Выглядит странно, учитывая тот факт, что у Наташи был муж, а у неё самой кольцо на безымянном. Но это детские умы не смущало: они бродили и странно хихикали, пытаясь подколоть титановую броню Гадюки и свинцовые одеяния Натальи Николаевны. Это они ещё не обсуждали, однако рано или поздно им пришлось.

Только слов почему-то не находилось. Глупо, несмешно, но сердечко трепетало, как будто она и вправду в неё влюблена. Может, дело в том, что она, как Мария, могла и не посмеяться над этим? Нет, никаких надежд Михайлова не питала, чур вас, никакого вашего гейства, только натурализм в цвете волос, питании и ориентации. Но всё же её мнение по этому поводу очень сильно волновало. И она его хотела поднять, нужно было только поймать момент, подловить ситуацию и...

Очередная тетрадь 10 класса была проверена и осталась только Соболева Женя. Она была умной девочкой, доброй, слишком умной и слишком доброй. Естественно, она давала списывать и помогала другим ученикам, но, вспоминая студенчество, её ли это должно волновать? Гадюку не интересовало то, почему они пишут хорошо проверочные и домашние работы, её должно интересовать то, почему они этого не делают. А если они справляются и, тем более, не списывают, то в чём же не счастье Михайловой?

Первая страница перевёрнута. Приятный почерк, всё выделено, указано и подчёркнуто: всё правильно. Даже чернила грех тратить. Оценка нещадно поставлена и, чисто случайно, после оценки и точки рука дёрнулась. Тетрадь улетела из-за спартаковской руки и раскрылась на последней странице. Страница была изрисована. Мария знала, что Женя была творческой особой, и иногда замечала на своих уроках её работы, но особо не придавала значения. Раскрыв этюд на столе, захотелось закурить и показать его Наташе. Мария Евгеньевна не догадывалась, что Соболева отличается не только своей отличной успеваемостью, но и нестандартными пристрастиями.

- Соболева, - заметив в коридоре девушку, низкий тон Гадюки эхом прошёлся по коридору и путами вернулся назад, затягиваю десятиклассницу за собой в кабинет, - в кабинет быстро.

В своём кресле она выглядела крайне внушительно, особенно когда откидывалась на спинку стула и скрещивала руки под грудью. На столе лежала открытая на странице с рисунком тетрадь. Гадюка, чувствуя волнение на своих губах, облизнулась и немного прикрыла глаза, направляя ядовито-зелёный взгляд на ученицу. - Что это такое? - Голос был язвительно-вопросительный, но после устрашающий вид сменился. Она встала со стула и направилась к двери, закрыв её на щеколду. Кажется, всё указывало на то, что сейчас она её убьёт. Или съест. Или убьёт и съест. Женщина открыла окна настежь и достала сигарету, настолько незаметно чиркнув огнём, будто она сделала это щелчком пальцев.

Сигареты были тяжёлыми, поэтому едкий пар мягко постелился по всему кабинету и тут же засосался под ветром из окна. Женщина, стоя рядом со столом, подняла голову и, чтобы не дышать парами на девочку, выдохнула вверх. - Я слушаю. Внимательно слушаю.

- Извинить? - Женщина поперхнулась дымом и выкашляла его с нотками непонимания и смеха. Она ожидала всё, но чтобы просто так, без какой-либо лести на фоне "Вы просто так красивы" или "Вас невозможно не рисовать" просто извинить. Как будто она написала контрольную на два. Как будто она не сдала тетрадь. Простое, железобетонное "извините".

Нашкодивший рыжий котёнок опустил голову и ушки, превратился в помидорку и очень сильно прокис, всхлипывая носиком. Как мило. Уголки губ Гадюки приподнялись, немного оголяя змеиные клыки, и она решила самую малость поиграть на нервах и чувствах ребёнка. Наташа простит. Надеюсь простит. По крайней мере, посмеётся. Ну, так думала Михайлова. Или, скорее, надеялась.

- Знаешь почему я закрыла дверь и закурила при тебе, Соболева?

Мария любила искусство. Книги, фильмы и особенно театр. Умение не просто отыгрывать роль, а передать чувство - вот она, эстетика, красота и грация. К сожалению, этим женщина отличалась крайне плохо, но в попытках поймать нужную нотку и выразить её, Михайлова как-то могла показать "тигрицу" и "страсть".

Руки неестественно дрогнули и женщина подошла к подоконнику. Сигарета была прижала к раме и выброшена за пределы кабинета как ненужная вещь. Гадюка закрыла глаза и опустила голову, облокотившись о подоконник. Волосы мягко поддавались ветру, и запах выветривался: с неё и из кабинета. Она выглядела так, будто что-то вспоминала. Прищурившись, актриса погорелого театра перевела взгляд с ученицы на стол и мягко дала лыбу.

Женщина пыталась показать нежные чувства. Получалось из рук вон плохо, однако ей прощали это возбуждённость, страх и интерес ребёнка.

Тяжело выдохнув, Михайлова запустила в волосы руку и отвернулась от Соболевой. Мысли о том, что она прогорела в этой сценке на двоих немного заставляли краснеть теперь уже её щёки, эхом отдавалась в ушах и внутренний голос убеждал все клеточки мозга прекратить, но как же - стоит же что-то сделать с этим. Ну хоть что-то! Хоть как-то повеселиться! Репутация не карточный домик: кто поверит Евгении о том, что сама Гадюка сохнет по Наталье Николаевне? Ну бред же сивой кобылы. Это как говорить, что Ад и Рай существуют. Все верят, но не отрицают, что этого нет. Ну, будет слух, и что?

- Кто ещё знает? - Она делала голос как можно трагичнее, и ситуация достигла того апогея, что Михайлова едва сдерживалась от смеха. Скулы ужасно сводила, и казалось, что она сейчас будто заплачет. Ага, от смеха.

Сценка была комичной, но выглядела трагичной. Вишнёвый сад на минималках: Чехов в гробу вертится.

Веки трагично дрогнули, и женщина закрыла глаза. В виски было стыдливое желание закончить это, но под сердцем жгло от любопытства в попытках  зайти ещё дальше. Хотя, куда дальше? Что может быть дальше того, что преподаватель русского и литературы, возносившая традиционные ценности, оказывается, лесбиянка. Но игра щипала кожу изнутри, сосала под ложечкой и как будто бы заставляла Марию сделать ещё один в нетрадиционных шахматах, где королева защищает королеву. Интересно, что будет дальше?

- Соболева, - приказной тон гулом пробежал по кабинету и запечатался в мурашках на голых руках Михайловой. Тяжело вздохнув, Мария Евгеньевна опустила виноватый за крик взгляд и немного приподняла уголки губ. Ну что, Женя, теперь твой ход. - Не юли.

И это говорит та, кто на самом деле здесь юлит, ёрничает и пытается маленькую фанатку двух любящих женщин вывести на чистую воду. Тех, которые, во-первых, пока не любят друг друга, а, во-вторых, просто выходят покурить. И, самое интересное, Женю не волнует то, что и одна, и другая занимаются не теми непристойными вещами (куревом, шипперы, куревом), и то, что они давно если не почти, то уже были замужем. Хотя, может это и было бы отличным началом их лесбийской трагичной истории? Михайлова бы точно написала этот рассказ. И Соболева бы точно нарисовала её обложку. Может, стоит предложить совместную плодотворную работу? Тогда бы точно такую купили и не один раз. Лесбиянки нынче в цене.

Недолесбиянка сладко потянулась и быстрыми шагами дошла до двери. Замок щёлкнул. - Если ты не понимаешь суть этого разговора, то прошу к выходу, но, - голос понизился, речь стала тише, - если ты осознаёшь, зачем я позвала тебя и что хочу обсудить, - женщина хитро улыбнулась, - оставайся.

Рука мягко легла на дверную ручку, а плечо опёрлось о косяк. Стало интересно уже не то, насколько честно и правильно была отыграна нетрадиционная роль и даже не то, как описать любовь двух дам, если её не было, а то, как маленькая девочка, искренне верившая в это, отреагирует. Наверное, только из-за этого Мария и пошла в педагогику: смотреть, как чистый и невинный взгляд примет беды и ненастья реальной жизни. На самом деле учителя не учат тому, как что делать, они лишь корректируют то, что имеют. И сейчас Михайлова имела настоящего маленького любителя чего-то запретного, нежного и трепетного - крепкой женской обоюдной (хотя, тут под вопросом) любви. Значит, ей нужно дать надежду, что такая есть. Дать и подкорректировать. Вот и всё.